Максим Куделя - Сумерки «красных дней». Декабрь 1905 года в Иркутске
Гостиница «Привокзальная». Снимок Google Maps, 2013
Первым, между 11:00 и 11:30, не взирая на присутствие полицейских чинов и выставленный Степановым у дома военный караул, был разгромлен угловой магазин.
«Толпа была значительная и, не смотря на присутствие караульных солдат, доканчивала погром указанного дома… Громилы, если это были рабочие, все попадавшее им под руку уничтожали или бросали караулу – табак, папиросы, хлеб и т. п. Грабеж принял огромные размеры. Солдатам объясняли причину погрома и подстрекали их к грабежу»57.
Погромные «активисты» пытались побудить толпу к штурму «Южного Кавказа», требовали от пассажиров (большей частью офицеров) покинуть номера, что те и стали делать со всей возможной поспешностью58.
Сам Онанашвили несколько раз обращался с просьбами о защите к Степанову, собирался даже откупиться от погромщиков, но в конце концов
«по настоянию своей русской прислуги, скрылся, перескочив через забор. Ночевал он в одном русском семействе, а затем перебрался в город»59.
К полудню избиения прекратились и погром перешел в следующую фазу – основным мотивом теперь служила нажива:
«Если до полудня можно было говорить о разгроме, как о мести кавказцам за убийство солдата, то после полудня начался самый откровенный грабеж. Если до полудня застрельщиками являлись некоторые деповские рабочие, то после 12 ч. выступили погромных дел мастера, по-видимому, прибывшие к этому времени из города. Началось самое наглое расхищение имущества кавказцев»60.
Дружинники и присоединившиеся к ним граждане как могли противодействовали грабежу: пытались отбирать растаскиваемые вещи, разбивали и разливали спиртное61. Параллельно с помощью санитаров аптечного склада «Красного Креста» (оттуда брали бинты и вату для перевязок) и военных врачей, приведенных заведующим этого склада доктором А. Н. Червенцовым со сборного пункта, началось оказание первой помощи раненым (как «кавказцам», так и «русским»), некоторые из которых были отправлены в ближайшую – железнодорожную62 – больницу63.
Во втором часу дня на место событий явился исправляющий должность иркутского полицмейстера подполковник Николай Антонович Никольский64. Был ли он недостаточно информирован или просто понадеялся на свой авторитет, но воинских подразделений с ним не было. Что конкретно он предпринял для прекращения беспорядков неизвестно, однако результат, по свидетельству анонимного дружинника, был обратным желаемому:
«В этот момент я в первый раз увидел полицеймейстера. Он о чем-то говорил с толпой. … Назади в это время толпа что-то закричала. Оглядываюсь и вижу такую картину. Полицеймейстер Никольский, схватив в руки шапку, изо всех сил убегает от толпы, которая изрыгает по его адресу различные ругательства»65.
Более того, несколько позже комендант станции Степанов в своих показаниях прямо обвинит Никольского в невольном провоцировании толпы на дальнейший грабеж.
«…до появления полицеймейстера толпа совершенно успокоилась и стала расходиться, и только нецелесообразные действия и распоряжения полицеймейстера повели к тому, что толпа возросла до громадных размеров, и погром принял такой грандиозный характер»66.
Правда, эта межведомственная эскапада могла быть реакцией на неизбежный «разбор полетов» с поисками крайнего. Полиция со своей стороны тоже в долгу не осталась. Тот же пристав Иванов свидетельствовал, что Степанов не только не предотвратил погром имевшимися в его распоряжении военными силами, но и до некоторой степени подстрекал к нему.
«Так, когда толпа громил хлынула на лавку Бесеневича (не кавказца), то Степанов закричал: „Ребята, как вам не стыдно, ведь это – не черкесы“»67.
Как бы то ни было, вновь возбудившаяся толпа разгромила и разграбила ресторан Онанашвили, находившийся во дворе «Южного Кавказа», а когда через два часа полицмейстер вернулся с ротой68 солдат, которые начали прикладами ружей разгонять всех присутствующих, еще и лавку турецкого подданного Харлампова на противоположной стороне улицы69.
Досталось всем – и хулиганам, и дружинникам, и простым зрителям70. К четырем часам вечера привокзальная площадь и Кругобайкальская улица были без единого выстрела очищены и оцеплены71. При этом нет упоминаний ни о каких арестах. Свежих пострадавших отправили в железнодорожную, а трупы – в Кузнецовскую больницу, за реку. Собственно, на этом погром и его подавление завершились. Способствовали этому наступившая темнота72 и усиливающийся мороз73.
Войска оставались в предместье до 19:30, после чего полицмейстер снял все караулы. Причиной такого решения Никольского вряд ли могла быть уверенность в прочном умиротворении предместья, поскольку обстановка в городе в октябре-ноябре 1905 года не оставляла сомнений в обратном. Скорее, причиной было то, что он мог распоряжаться лишь теми войсками, которые ему выделялись временно командующим 2-й Сибирской пехотной дивизией генерал-майором Даниловичем и лишь в той мере, в какой ему это позволялось. С войсками между тем было плохо – буквально на днях было подавлено восстание (военная стачка) иркутского гарнизона, в срочном порядке демобилизованы запасные, а из оставшихся выделялись на постоянной основе 4 офицерских патруля в помощь полиции74, не справлявшейся с разгулом криминала в самой центральной части города. Таким образом, Глазково фактически было брошено на произвол судьбы, а, если сказать прямо, – погромщиков.
«караул еще вечером был снят, в разгромленных помещениях рылись со свечами какие-то люди, слышались звон разбиваемых стекол и выстрелы»75.
Страшным итогом «черной» пятницы стали десять трупов: пекарь Тетеос Караказьян, Авек Григоров, Абрам Мураньянц, Яков Аванесов, Филипп Бабаев, Манук Арзаков и Исак Хамразов76, Датразая Исай77, Степан Гогонашвили78, а также скончавшийся 17 декабря в железнодорожной больнице гимназист VI класса Иван Бабаев79.
Кроме того, в железнодорожной больнице находилось пятнадцать серьезно раненых:
«Мастеров, истопник; Давид Машула Ашвили, буфетчик III к.; Спиридон (фамилию не говорит), грузин; Мария Мельникова, 19—20 л., прислуга в номерах; Антон Дейвис, столяр депо; Петр Баткон, из города; Федор Головачев, конторщик; Михаил Пахтил, истопник; Распопин, кондуктор; Александр Королев, служащий из тяги; Фарафанов, из города; Казаков, токарь депо; Михеев, проводник; Иван Кунаев, служащий ж. д.; Борзенко, истопник»80.
Число раненых «несерьезно» и просто избитых (в том числе и при разгоне толпы) неизвестно, но уже и из приведенных данных очевидно, что декабрьские события по числу жертв сопоставимы с октябрьскими. Зато с большим отрывом они опережают их масштабами причиненных разрушений и убытков. Согласно отчету полицмейстера, в ходе погрома 16 декабря было «разбито» 12 заведений – два трактира, две кухмистерские, две чаевые и шесть мелочных лавок81.
17 декабря. Суббота
Второй день погрома, к сожалению, нашел детальное отражение только в упомянутом отчете Червенцова, который по понятным причинам содержит информацию только для привокзальной локации. Газеты ограничились несколькими строками, которые мало что добавляют к реконструкции событий. Что происходило весь день собственно в предместье – неизвестно. Вероятно, просто продолжался грабеж уже «разбитых» или брошенных спасающимися «кавказцами» без присмотра домов. О новых жертвах не сообщалось, а вот количество разоренных торговых заведений в итоге увеличилось до 1982.
Самым характерным во втором дне было отсутствие импульсивности. Толпа начала собираться во дворе Онанашвили с утра, однако, несмотря на отсутствие охраны и то, что ресторан был уже разгромлен вчера, продолжить грабеж при свете нового дня люди решились далеко не сразу. Активистам пришлось уговаривать и снова разжигать страсти:
«…приходил напр. человек и показывал башлык, пояс и фуражку санитара Красного Креста, на фуражке значится: „Канарев“; эти вещи найдены в подвале разгромленного ресторана Онанашвили, а это, будто бы, указывало на ограбление или даже убийство санитара»83.
